Тени грядущего зла - Страница 19

Раздался скрип, лязг, стук, высоко, а затем все ниже зазвенела, загудела медь, и карусель двинулась.

Но ведь она сломана, подумал Уилл, она же испорчена!

Он быстро посмотрел на Джима, который диким взглядом уставился в одну точку.

Карусель завертелась… да… но…

Она двигалась наоборот.

Маленький орган-каллиопа внутри карусельного механизма загрохотал своими рвущими нервы барабанами, заклацал тарелками, похожими на маленькие луны, застучал зубами кастаньет, хрипло, задыхаясь и кашляя, зарыдали его трубы, свистки и наигрывающие причудливые мелодии флейты.

Музыка, подумал Уилл, она тоже наоборот!

Мистер Дак резко повернулся, огляделся вокруг и посмотрел наверх, словно услышал мысли Уилла. Ветер с мрачным неистовством раскачивал деревья. Мистер Дак пожал плечами и отвернулся.

Пронзительно визжа и лязгая, карусель летела наоборот все быстрее и быстрее!

Тем временем огненно-рыжий мистер Кугер, который расхаживал взад-вперед по дороге, вдруг остановился под их деревом. Уилл мог запросто плюнуть ему на голову. Затем орган издал необычайно фальшивый, неистовый вопль, заставивший завыть и залаять собак всей округи; и мистер Кугер резко повернувшись побежал и прыгнул в мир крутившихся наоборот зверей, которые вперед хвостом неслись по бесконечному вращающемуся ночному пути неизвестно куда. Хлопнув рукой по медным стойкам, он бросился на сиденье, и полетел назад по кругу: с вставшими дыбом рыжими волосами, розовым лицом и пронзительными синими глазами; назад по кругу, назад по кругу под пронзительный визг музыки, которая тоже словно засасывалась назад каким-то жутким нескончаемым вдохом.

Музыка, подумал Уилл, что же это за музыка? И как мне узнать, какая она настоящая? Он покрепче уцепился за сук и попытался уловить мелодию, а потом мысленно напеть ее самому себе, чтобы разгадать. Но медные колокола и барабаны били в его грудь, перевертывали сердце так, что он чувствовал, будто самый пульс его перевернулся, кровь двинулась в обратном направлении, сотрясая упрямыми толчками все тело; он был так поражен, что рисковал упасть, и старался лишь покрепче ухватившись, удержаться на ветке и впитать в себя зрелище крутящейся наоборот машины, и мистера Дака, настороженно стоящего у рычагов управления поодаль от карусели.

Джим первый заметил, что происходит, и пихнул Уилла ногой в плечо; тот посмотрел вниз, и Джим в каком-то неистовстве кивнул на человека, сидящего на карусели, когда тот проезжал мимо по очередному кругу.

Лицо мистера Кугера таяло и уменьшалось, словно вылепленное из розового воска.

Его руки становились кукольными.

Его кости сжались под одеждой; затем и одежда уменьшилась, соответственно сократившемуся телу.

Его лицо менялось, с каждым кругом он делался все меньше и меньше.

Уилл заметил, как Джим крутит головой вслед за каруселью.

Карусель двигалась как огромное лунное видение, дрейфующее задом наперед; нелепо толклись пронзенные дротиками лошади; задыхалась в последнем удушье музыка, пока мистер Кугер, простой как тени, простой как свет, простой как время, непрерывно молодел. Он становился моложе. И моложе. И моложе.

С каждым оборотом было видно, как его тело переплавлялось, подобно тому, как горящая свеча, расплавляясь и уменьшаясь, возвращается к своему началу. Он безмятежно вглядывался в пылающие над головой созвездия, смотрел на дерево, где устроились мальчики, и с каждым новым кругом каруселей, уносящих его от них, нос Кугера становился все более вздернутым, а уши все более напоминали прелестные розовые лепестки!

И вот уже нет тех сорока лет, с которых он начал свой спиральный спуск в прошлое, мистеру Кугеру теперь было девятнадцать.

Вместе с ним маршировал вспять по кругу парад лошадей, стоек, музыки; мужчина сделался молодым человеком, молодой человек превратился в мальчика…

Мистеру Кугеру было семнадцать, шестнадцать…

Еще один и еще круг под небом и деревьями, под Уиллом и Джимом, считающим обороты; ночной воздух нагрелся до летней жары от трения блестевшей как солнце латуни, от неистового обратного полета зверей; движение это уносило восковую куклу назад и назад в молодость, в детство, омывало ее музыкой, тихими странными мелодиями до тех пор, пока все не прекратилось, не умерло В- нахлынувшей тишине; орган-каллиопа закрыл свои медные трубы, железные машины умолкли; и с последним, едва слышным жалобным воем, подобным шороху последних песчинок в песочных часах, карусель покачнулась, как морская водоросль на воде, и тихо стала.

Фигурка, сидевшая в белых резных деревянных санях, была очень маленькой.

Мистеру Кугеру было двенадцать лет.

Нет, это невозможно. Уилл не мог выдавить ни слова. Нет, это совершенно невозможно. Джим тоже смотрел на бывшего мистера Кугера и молчал.

Маленькое нечто спустилось из умолкшего мира карусели вниз, его лицо было в тени, но руки, сморщенные и розовые, как у новорожденного, потянулись к тусклому свету карнавальных фонарей.

Странный мужчина-мальчик быстро посмотрел вверх, потом вниз, распространяя вокруг себя волны страха. Уилл съежился и закрыл глаза. Он почувствовал, как ужасный пристальный взгляд стрелой пропорол листья и прошел мимо. Затем маленькое нечто мягко, как кролик, сошло на пустую дорогу.

Джим первый раздвинул листья, чтобы было лучше видно.

Мистер Дак растаял в вечерней тишине.

Казалось, все случившееся так заворожило Джима, что он упал на землю. Уилл упал чуть позже, и они стояли взбудораженные, ошеломленные, потрясенные этой безмолвной пантомимой, а потом побежали в ночь, в неизвестность. Держась за руки, они бежали через луг, не упуская из виду маленькую тень, и Джим смятенно, с дрожью в голосе говорил: