Тени грядущего зла - Страница 5

А вот Джим уже теперь знает, как это случается, он наблюдает за происходящим, он видит его начало, он видит его конец, он зализывает раны, которые ожидал, и никогда не спрашивает, почему ранен: он заранее знает. Он всегда это знал. Кто-то другой знал то же самое задолго до него, знал в глубине времен; этот кто-то жадно пожирал в привычной ночной тьме мясо прирученных и диких животных. Своим мозгом Джим не представляет, что такое ад. Но телом своим великолепно знает, что это такое. И пока Уилл накладывает повязку на последнюю царапину, Джим отскакивает, избегает, уклоняется от ужасающего удара, который неминуемо должен обрушиться на него.

И вот они бегут — Джим сдерживаясь, чтобы быть вместе с Уиллом, Уилл прибавляя скорость, чтобы быть вместе с Джимом; Джим разбивает два окна в незнакомом доме, потому что рядом Уилл; Уилл бьет одно окно, вместо того, чтоб не разбить ни одного, потому что за ним наблюдает Джим. Господи, не так ли мы обретаем наши пальцы, измазанные в глине, из которой слеплены наши друзья? Такова дружба, она словно гончар, лепит нас самих и смотрит, какой образ мы вылепим из своего друга.

В сущности, подумал он, Джим и Уилл не знают друг друга. Но пусть дружат. Я поддержу их, когда…

Двери библиотеки захлопнулись за ним.

Пять минут спустя Чарльз Хэлоуэй направился в бар на углу за своим одним-единственным и не больше, стаканчиком на сон грядущий. Он вошел в бар, когда какой-то человек говорил:

— …я где-то читал, что когда изобрели спирт, итальянцы решили, будто это и есть та великая штука, которую они искали в течение столетий. Эликсир жизни! Вы не знали об этом?

— Нет. — Бармен стоял к нему спиной.

— Точно! — продолжал человек. — Вино после перегонки… Девятый-десятый век… Оно было похоже на воду.

Но оно обжигало. Я имею в виду не только его свойство жечь рот и желудок, но еще и то, что вы могли его буквально поджечь… Они думали, что нашли способ смешивать воду с огнем. Огненная вода, Эликсир Жизни, Бог мой! Так ли они заблуждались, полагая, что будто получена панацея, которая будет творить чудеса? Хочешь выпить?

— Сам я не хочу, — сказал Хэлоуэй, — но кто-то внутри меня хочет.

— Кто же?

Мальчик, которым я был когда-то, подумал Хэлоуэй, и который стал подобен отжившим листьям, опадающим осенними ночами на холодную мостовую.

Но он не мог вымолвить этого.

Чарльз выпил свой стаканчик, глаза его закрылись. Он прислушивался, как тепло разливается в груди, и ждал, не проникнет ли оно в самые кости, которые сложены как сучья для костра, но никогда еще не загорались.

4

Уилл остановился. Была пятница. Уилл смотрел на ночной город.

Когда большие часы на здании Суда пробили первый удар из девяти, еще горели все фонари и торговля в магазинах шла вовсю. Но последний, девятый удар так встряхнул всех, что зашатались пломбы в зубах; парикмахеры тотчас сдернули простыни, мигом напудрили клиентов и поспешили выпроводить их; в аптеке, зашипев как целый змеиный выводок, остановился аппарат для газировки воды; перестали жужжать неоновые мухи реклам; огромное нутро магазина дешевой распродажи с его десятью миллиардами металлических, стеклянных и бумажных пустяков, ждущих, когда их наконец купят, вдруг потемнело и погасло. Метались тени, двери хлопали, гремели ключи в замках, словно там ломали кости; люди, теряя каблуки, бежали по домам с проворством, которому позавидовали бы уличные продавцы газет.

Бам! Мальчики встретились.

— Слушай! — закричал Уилл. — Все бегут, словно здесь прошла буря!

— Так и есть! — крикнул в ответ Джим. — Ай, да мы!

Они били-колотили-гремели по железным решеткам, по чугунным люкам, пробежали мимо дюжины темных магазинов, дюжины полутемных, дюжины вовсе мертвых. Город вымер, когда они обогнули угол табачного магазина, чтобы взглянуть, как в темной витрине двигался деревянный индеец чероки.

— Эй!

Мистер Тетли, владелец магазина, выглянул из-за плеча индейца.

— Что, напугал?

— Нет!

Но Уилл задрожал, почувствовав вдруг приближение странного холодного дождя, обрушившегося на степь, как волны на пустынный берег.

Когда где-то в городе ударила молния, Уиллу захотелось спрятаться под шестнадцатью одеялами и подушкой впридачу.

— Мистер Тетли? — тихонько позвал Уилл.

Теперь, казалось, перед ними было два индейца, застывших в темноте, пропахшей табаком.

Мистер Тетли, забыв о своих шутках, замер и слушал, открыв рот.

— Мистер Тетли?

Он прислушивался к звукам, принесенным ветром из далекого далека, но не мог сказать, что же они означают.

Мальчики попятились.

Он не видел их. Он не двигался. Он только слушал.

Они оставили его. Они убежали.

В четырех кварталах от библиотеки на пустой улице мальчики встретили третьего деревянного индейца.

Мистер Кросетти стоял перед своей парикмахерской и держал в дрожащих пальцах ключ от двери; он не заметил, как они остановились.

Что же остановило их?

Слеза.

Сверкая, она катилась по левой щеке мистера Кросетти. Он тяжело дышал.

— Что с вами, сэр? По причине или без причины плачете вы, как ребенок!

Мистер Кросетти со всхлипом вздохнул:

— Чувствуете, как пахнет?

Джим и Уилл принюхались.

— Пахнет лакрицей!

— Нет, черт возьми, пахнет сахарной ватой!

— Я уже много лет не слышал этого запаха, — сказал мистер Кросетти.

Джим фыркнул:

— Подумаешь, да ей всегда кругом пахнет.

— Да, но кто замечает? И когда? Сейчас мой нос говорит мне: нюхай! И я плачу. Почему? Потому что я вспоминаю, как много лет назад мальчишкой я уплетал эту вату за обе щеки. Господи, почему я разучился думать и чувствовать за последние 30 лет?